Тени выплетают причудливые узоры, ластятся к стенам домов и крыш, укутывая город тьмой густой, как чернильное облако. Они протягивают свои длинные пальцы, ласкают потрескавшиеся камни мостовой, касаются неоновых фонарей, осторожно, едва заметно приглушая яркий свет.
Ни к чему.
Ни к чему в этой ночи яркие краски. Здесь должны быть только мрак и чернота. Живая, пульсирующая отзвуком проносящихся машин, дрожащая под подошвами ботинок, растекающаяся почти незаметными каплями брызг от луж, скатывающаяся грязными слезами с плащей и пальто спешащих куда-то прохожих.
Глупец тот, кто не слышит, как дышит город, как он пьет по глотку жизни тех, кто его наводнил. Тех, кто пустил живительную силу по его венам-улицам. Кто зажег каждую клеточку электрическим импульсом вспыхнувших в ночи окон. Каждый стал его частью, подписав негласный договор с огромным зверем, чья шкура покрыта стеклом и бетоном. И он лениво урчит, чувствуя внутри своих маленьких рабов, привязанных к нему добровольно. Они и не в силах уже отказаться от его благ. Они, так же как и он, пьют его по капле, ощущая себя владыками, стоящими на вершине мира, забывающими о том, что любое неверное движение может превратить их в пустые оболочки из кожи, набитые мясом и костями.
Куклы.
Что двигаются, подчиняясь собственным прихотям. Забывающие о том, что тысячи глаз следят за ними из темноты. Вспоминающие о животных ужасах только лишь в кошмарах, навеянных дыханием ночи. Плачущие и сжимающиеся в комок от осознания чего-то неотвратимого, они жмутся друг к другу, пытаясь понять истину, ускользнувшую из их дрожащих пальцев. Ходя по тонкой грани неведения и осознания, балансирующие между безумием, которое хлынет в их головы, стоит только понять тайну бытия, скрытую за завесой снов, ту, что смотрит на мир глазами людей в момент пробуждения, и реальностью, оставляющей в уютном сером омуте тишины и покоя, они продолжают верить в то, что способны изменить предначертанное.
Но бывают и те, кто влезает с головой в тайны добровольно, отдаваясь их шепоту, падая в объятья неизвестного, стремясь открыть хоть маленькую толику истинного положения вещей. Они привлекают тьму сильнее всего. Она жмется к их душам и бьющимся сердцам как исстрадавшаяся по ласке любовница, пытаясь выжать все без остатка, измучить, заставив страдать и метаться в бессмысленных поисках, приводящих в…
- … тупик…
Тени лижут стекло, почти невесомо касаясь длинными языками, они проникают в щели оконной рамы, прячась за занавесками, и шепчут, шепчут, шепчут…
Их гул становится все слышнее, все отчетливее сквозь дурманящие воображение миражи, сплетающиеся в неясные фигуры, проступают очертания крутых изгибов и вновь вмиг рассыпаются обычными ленивыми сумеречными полосами, легшими на мягкий ковер в те места, куда не падает свет луны.
И брошенная в никуда фраза молодого человека внезапно находит ответ. Он шелестит едва слышно в пустой темной комнате, словно воздушные потоки играют со звуками, искажая их, заставляя слышать то, чего на самом деле нет. Он приходит с дуновением ветра, колыхнувшим шторы:
- В тупике лишь тот, кто пытается увидеть путь с закрытыми глазами, - слова как шелест осенних листьев, щекочущих ветви за окном, заставляют молодого человека подскочить на кровати как подброшенного. Он стремительно срывается к тонкой полосе света, осторожно выглядывает на улицу, пытаясь понять, действительно ли услышал или все же показалось, сказалось переутомление и измученный мозг играет с ним глупую шутку?
А тени уже катают тугой комок на кровати, почти уже явной темной ладонью проходятся по скрижали, на миг, приглушая ясный голубой свет, будто заставляя его невольно отпрянуть. Мрак бывший несколько секунд назад обычной неосязаемой взвесью вдруг сжимается, лепя у одного ему ведомого центра тонкую фигуру. И когда молодой человек оборачивается, думая, что все же ему померещилось, его взгляд натыкается на беловолосую женщину, сидящую на покрывале и держащую артефакт на ладони. Он едва касается прохладной бледной кожи и мерцает нежно, тягуче, словно пытается быть ближе к незнакомке. Та еще несколько минут в полном молчании смотрит на голубоватое энергетическое поле, а потом поднимает черные бездонные глаза на стоящего в оцепенении парня, и улыбается.
- Здравствуй, Дик, - голос тихий, шелестящий, как осенние листья на ветру.
