Голова болит, теперь хочется убиться головой об стенку. Воспоминания какие-то слишком спутанные, я плохо помню, что зачем и как произошло, но приходиться отдавать Дару должное – ни разу не возникало мысли убить или сбежать. Бардак в голове объясняется легко: слишком много спиртного выпито, слишком много слов сказано с горяча. Пару месяцев уже нахожусь неизвестно где, на окраине Вашингтона, из окон видно только лес и поляну, припаркованные машины. В доме практически тихо всегда, когда альфа находится рядом. Да уж, и с этим пришлось смириться, но не сразу. Страх никуда не уходит, когда осознаешь, что твой новый любовник, с которым не было желания расстаться сразу же на утро, как с другими такими же, - перевертыш.
- Ты бы мог мне сказать, мать твою, Грант! – Собственный голос отдается в голове болезненным воспоминанием, сломленный, лежу на полу с несколькими ударами по ребрам, Дар со мной больше не церемонится, утоляя все свои животные желания, включая не только секс, но и плоть, и кровь. Сжимаюсь в комок, пытаясь защититься от его ударов снова и снова, тяжелая рука пальцами вплетается в волосы и тянет, властно заставляет смотреть на него. – И что бы это изменило? Ты бы все равно никуда не делся. – Ты больше не церемонишься со мной: целуешь жадно, кусая мои губы в кровь, и бьешь снова в лицо и под дых. Когда приступ животного естества немного угасает, оставляешь меня на полу и уходишь вниз. Так мерзко и так больно, я знаю наверняка, что все твои сучки слышат, как ты обращаешься со мной, потешаются и шепчутся по углам, о твоей новой игрушке. Мне больно, но я уже привык к этой боли и твоему такому обращению, в конце концов – ты прав, это то, чего мне не хватало, человека, который будет видеть во мне то, что я сам всем показываю – дешевую игрушку, куклу, которой нужен кукловод, держащий меня за ниточки, но ты ошибаешься только в одном – как будто я правда ничего не чувствую.
Воспоминания давят болью, пытаюсь резко встать и тут же вспоминаю о всех ранах, которые сладко ноют от малейших движений. Пару дней назад было полнолуние, и видит Бог, я уже мысленно был готов сдохнуть от твоих паршивых шавок, первым делом огрызнувшиеся и намеревающиеся меня сожрать. Сердце так трепыхалось в груди, что я думал лопнет нахуй ко всем чертям, в глазах то и дело появлялись слезы, хотелось сдохнуть, но только от твоей клыкастой пасти и тешится мыслью, что я достался лишь тебе, а не кому-то другому, неизвестному мне. Забившись в угол, я стал ждать, когда кто-то из твоих нарушит приказ и явится на пороге комнаты, которая за столько времени стала и моей тоже. Я вздрагивал от каждого шороха и скрипа половиц на втором этаже, я прислушивался к движениям, и когда что-то мощное сорвалось в дверь, сорвав ту с петель, я больше не был похож на звездного мальчишку с ветром в голове и карманами полными бабла, от страха глаза были плотно сжаты, не знаю, как я получил ту долбанную царапину, но по виску текла кровь. Последнее, чего я ждал, так это, что снежный барс будет смотреть на меня с толикой добра и спокойствия, слизывать кровь и слезы с моего лица. В тот момент до меня дошло, что ради такого можно терпеть твой ужасный характер и приступы ярости, зная, что где-то глубоко внутри, там, где все же живет твой опасный зверь, есть что-то большее, то, к чему мне стоит тянуться, что можно вопреки всему полюбить.
Эти воспоминания крутятся во мне, а я смотрю на то, как ты спишь – на спине, подсунув одну руку под голову, твоя грудь мерно вздымается, а лицо сохраняет выражение беспечности. Я бы многое отдал за то, чтобы знать, о чем ты там думаешь, что тебе сниться. Ты перестал приковывать меня цепями к кровати, и на этом тебе спасибо. Хотя, ты не говоришь, что тебя убедило в том, что я не стану предпринимать попытки убить тебя или сбежать. В хорошем настроении ты ласков со мной и проводишь много времени, я ценю это, возможно, больше, чем ты думаешь. Но всему есть предел, Дариен, я хочу жить, хочу быть человеком, а не собакой на цепи, пойми ты это…прошу.
Заметив, что ты просыпаешься, падаю обратно на живот и отворачиваюсь в другую сторону, не могу позволить себе дать тебе узнать, с какими чувствами я смотрю на тебя, что же я к тебе чувствую – ненависть и злоба – лучшие наши определения, пускай будет так, пока никто не готов признаться в чем-то себе и другому.